– А я надеюсь, – сквозь зубы процедила Элинор, когда он направился к двери, что деньги моего отца не принесут вам ни крупицы счастья, милорд. Я искренне надеюсь.

Граф слышал, как что-то со звоном разбилось в библиотеке, как только он с силой захлопнул за собой дверь. Он догадался, что разъяренная Элинор что-то бросила на пол, скорее всего фарфоровую статуэтку, стоявшую на столике рядом с ее креслом.

– Пальто и шляпу, – коротко сказал он лакею.

– Прикажете подать карету, милорд? – с поклоном спросил лакей.

– Я пройдусь пешком, – ответил граф, еле удержавшись от того, чтобы не нагрубить лакею, который ни в чем не был виноват, и вышел не застегнув пальто, хотя вечер был ветреным и холодным. Он не может пойти к Берти и излить другу душу, всю злость и отчаяние. Элинор – его жена, он женатый человек. Это сугубо личное дело. Подобное не обсуждают даже с друзьями. Он снова вспомнил Доротею и, застегнув пальто, натянул перчатки. Никогда еще ему не было так одиноко.

До Рождества осталось менее двух недель, напомнила себе Элинор, глядя в окно кареты на незнакомые сельские дали, выглядевшие особенно унылыми под тяжелым, в тучах небом. Ей казалось, что уже сумерки, хотя до вечера было еще далеко. Она не предвкушала близости сочельника, как в былые времена. Раньше в эти дни, взяв с собой горничную, она отправлялась в магазины, да еще не раз в день, и совсем не потому, что не могла сразу купить все, что приглянулось, а скорее потому, что ей нравились предпраздничное многолюдье улиц и переполненные магазины. Особенно любила она вид предрождественской Оксфорд-стрит.

Возможно, ее теперь ничто не радует потому, что умер отец. Да, очевидно, в этом причина ее тоскливого настроения. Думая о нем, она вновь ощутила уже ставшую привычной боль в груди и ком в горле и столь же привычное чувство вины. Она не может скорбеть о нем и даже ни разу не всплакнула. Элинор взглянула на свою голубую бархатную накидку от платья, в котором венчалась. Она оставила все черное, траурное в Лондоне, так же как и граф, но она заметила, что он все же продолжал носить траурную повязку на рукаве. Она же этого не делала. Завтра будет месяц, как умер отец.

Или ей тоскливо и грустно потому, что она совсем недавно замужем и уже несчастлива, подумала Элинор. Они сидели рядом в карете, но с тех пор, как покинули Лондон, едва обмолвились парой слов, да и те были данью вежливости. Ей хотелось спросить о местах, которые они проезжали, ее интересовало поместье графа, далеко ли еще до него. Но спросить его об этом она не решалась. Они почти не разговаривали друг с другом последние пять дней с того вечера, как поссорились.

Ей хотелось извиниться перед ним. Ее поведение непростительно. Граф прав, назвав ее бранчливой. Ведь это она все затеяла, вынуждена была признаться себе Элинор. Его поразило количество приглашенных ею родственников, да и она сама тоже удивилась, подсчитав, но он совсем не собирался возражать ни против числа, ни против того, кто они. Возможно, он что-либо сказал бы по этому поводу, но она не дала ему возможности сделать это, тут же затеяв ссору. Она всегда прибегала к самообороне, когда нервничала или попадала в затруднительное положение.

Элинор должна была извиниться и за разбитую статуэтку, которой так дорожили в доме. Но они с графом почти не виделись все последующие дни, а если виделись, то мимолетно. Он издалека кивком сдержанно здоровался с ней или высокомерно окидывал ее взглядом, а если что-то произносил, то все равно был подчеркнуто холоден и надменен. Элинор отлично помнила причину, почему она в последнюю минуту решила позвать столько гостей и почему ее нервы не выдержали в тот вечер в библиотеке.

У него есть любовница. Он занимается любовью с другой женщиной, хотя у него есть жена. Не то чтобы ее это очень задело. Она совсем не прочь, чтобы он все это проделывал хоть тысячу раз с кем-то другим, а не с ней. Но все эти пять дней она чувствовала себя некрасивой, непривлекательной и одинокой, хотя убеждала себя, что именно так хотела бы жить. Она совсем не собиралась пускать его в свою постель, но ей хотелось иметь ребенка. Все эти пять дней она грустила об Уилфреде, хотя пыталась выбросить его из головы. И еще она почему-то вспоминала хрупкую белокурую Доротею Лавстоун.

Непрерывно размышляя обо всем этом, Элинор ожесточила свое сердце и не попросила у мужа прощения. А теперь уже было поздно. Поздно устанавливать даже мало-мальски вежливые отношения.

Ее печальные мысли были прерваны неожиданным появлением одинокого всадника у края дороги на странно застывшем коне. Он словно ждал их приближения. А что, если это разбойник, подумала она и с тревогой посмотрела на мужа. Но всадник, повернув лошадь, поскакал впереди них. Возможно, муж не очень хорошо знал дорогу к поместью? Как далеко еще до него?

– Через несколько минут мы въедем в деревню, – сказал граф, словно прочел ее мысли, – а оттуда еще десять минут – и мы дома.

Это была самая длинная фраза, которую он произнес за все время пути. Да, пожалуй, и за всю эту неделю. Элинор не отрывала глаз от окна.

– Мы проведем здесь весь наступающий год, – продолжал граф. – Здесь то место и те люди, с которыми вам предстоит близко познакомиться, миледи. Думаю, будет лучше, если мы забудем события этой недели и оставим все позади. Если нам суждено терпеть общество друг друга, лучше делать это в цивилизованной форме.

Она глотнула воздух. Граф снова протягивал ей оливковую ветвь мира.

– На следующей неделе приедут гости. Их будет двадцать четыре, чтобы быть точным. Было бы нехорошо с нашей стороны испортить им Рождество ссорами. Вы согласны со мной?

– Да, – покорно ответила Элинор.

– Прекрасно, – произнес граф. Наступила короткая пауза. – Я прекратил всякие отношения с Элис Фримен за несколько дней до того, как вы заговорили о ней. Прошу простить, что не сделал этого до свадьбы.

Ничего, кроме глубокого стыда, Элинор не испытала. Когда она так грубо напомнила ему о его любовнице, он уже порвал с ней. И теперь он просит у нее прощения, что не сделал этого раньше. Она же только подумывала извиниться за нарушение мирных договоренностей – за неделю, полную молчания и отвратительных ощущений. Элинор лихорадочно искала нужные слова.

Но внезапно что-то отвлекло ее внимание. Колокола? Шум колес и стук копыт не помешали ей узнать колокольный звон.

– О Господи! – воскликнул граф. – Этого я и боялся.

Элинор вопросительно посмотрела на мужа.

– Если вы способны улыбаться, миледи, – промолвил он, – то начинайте уже сейчас. Нам оказывают традиционный в этих местах прием.

– Что? – Она непонимающе смотрела на мужа.

– Граф Фаллоден и его молодая жена возвращаются домой, – пояснил он. – Их надо достойно встретить. Не знаю, откуда им стало известно, что мы приезжаем.

Всадник, вспомнила Элинор. Она чувствовала, как билось ее сердце, когда карета въехала на деревенскую улицу. Все окна и двери были украшены белыми лентами, а жители вышли из домов и приветственно махали платками. У всех на лицах была широкая улыбка.

– Улыбайтесь! – приказал ей граф. – Помашите рукой.

Элинор послушно подчинилась и впервые поняла, как ее брак может изменить всю ее жизнь и что значит быть графиней. При выезде из деревни карета остановилась у постоялого двора с кабачком, и джентльмен в одежде священника поклоном приветствовал Элинор, когда граф представил ее ему. Стоявшая рядом леди присела в реверансе. Преподобный Джеремия Блодел был польщен честью познакомиться с ее светлостью графиней Фаллоден и представить ей свою супругу. Элинор вовремя удержалась от того, чтобы по привычке не протянуть руку, но, как положено, всего лишь кивнула и улыбнулась викарию и миссис Блодел.

Граф, предложив Элинор руку, провел ее через холл, где перед ними в книксене присели две горничные в чепцах, затем вверх по лестнице через парадные залы на балкон, выходивший на улицу. Деревушка была не так уж велика, но Элинор подумала, что все ее жители собрались перед таверной, и ей показалось, что на нее смотрит огромная толпа. Кто-то выкрикнул приветствие, и толпа с энтузиазмом подхватила.